Уважение к пожилым людям

— Отведите меня, пожалуйста, домой...

Как она возникла передо мной, эта маленькая седая женщина в сбившейся косынке на голове?

— Вам плохо?

— Нет. Почему-то не могу найти свой дом. — В глазах растерянность и вина.

Я спросила, где она живет, она назвала адрес. Совсем рядом, только двором пройти наискосок. Я попыталась объяснить, но снова услышала тихое, извиняющееся: «Отведите меня, пожалуйста». Я взяла из ее рук авоську с бутылкой кефира и булкой, и мы пошли не спеша по асфальтированной дорожке. Шаркали рядом старые, разношенные туфли, напрягался слабый голос: «Такая странность! До магазина дохожу, а возвращаюсь— и почему-то иногда плутаю, иду не в ту сторону... Стыдно людей просить, подумают: сумасшедшая старуха. Вот и вас задержала. Вы очень спешите?» Нет. отвечаю, понимая, что все равно уже опоздала. Подошли к подъезду. «Ну, вот и дом,— вздохнула он& облегченно.— Спасибо вам.— И вдруг взяла меня за пуговицу: — Не откажитесь выпить со мной чаю». Я поколебалась, ведь ждали дела, но жалость — у нее свой здравый смысл — заставила сказать: «Да, конечно...»

Вера Петровна — в лифте представились друг другу — быстро справилась с замком, и мы вошли в ее маленькую квартирку.

Я прошла с авоськой на кухню. Большой дубовый буфет, рядом игрушечный в сравнении с ним столик, на нем чашка с блюдцем, тарелка. Видно, хозяйка всегда держит их на столе, чтоб не делать лишней работы — не убирать в буфет, не вынимать. Когда слабость наваливается, и такое трудно.

— Идите сюда, я вас со всеми познакомлю.— Вера Петровна уже без пальто стояла в комнате со множеством фотографий на стенах.— Это я. Не узнать? — Да где же узнать: лукавые глаза, ямочки на щеках, венчик кудряшек.— Это мой муж... Мой сын... Это невестка, правда, красивая? Вот внук. Ой, что же это я?

Просеменила на кухню, загремела чайником. А потом все подливала мне чаю погорячее, а к своему так и не притронулась— говорила, рассказывала, и я плыла под тихий голос по ее жизни.

Муж вернулся с войны, отлежав полгода в госпитале, и совсем немного прожил. Осталась одна с сыном. Работала в газете, в корректорской — до войны, в войну и после... Такие хорошие там были девочки, так сдружились— все пополам делили. На пенсию почти одновременно ушли. Сначала часто встречались. А теперь не видятся: трудно уже навещать друг друга. Да и разъехались все по разным концам Москвы. Вот и Вера Петровна из центра сюда, на юго-запад, перебралась. Сын в этом доме квартиру получил и ей обмен нашел, чтобы быть всем рядом. «Конечно, он заходит, а как же! Правда, с работы поздно возвращается, устает... И невестка забегает, спросит, не надо ли чего». Но Вера Петровна старается сама все сделать. Не хочет их обременять. Невестка, узнав однажды от соседки, чем кончаются иногда походы свекрови в магазин, рассердилась: «Что о нас подумают! Разве мы отказываемся покупать вам продукты! Почему вы упрямитесь? Что за причуды?» Не причуды. Тоскливо сидеть в четырех стенах, а гулять у подъезда без дела не умеет. А еще надеется втайне, если близким не надо будет бежать в магазин, они просто с ней посидят, поговорят.

— Сын не бездушный. Нет! Но разве я не понимаю, у молодых столько своих дел!

Извечно материнское — понять, оправдать. Может, действительно, сын не бездушный. А вот заглянуть в глаза матери недосуг. Скажи ему о ее одиночестве, наверняка удивится: мы же рядом, заботимся. Но какой же надо испытывать голод в общении, живом слове, чтобы взять за пуговицу первого встречного и привести в дом!

Беда наша общая в том, что мы слишком мало знаем о старости. Готовим человека к школе, к выбору профессии, к труду. Вроде бы на всю жизнь перспектива: учиться, трудиться, обзаводиться семьей. А дальше что? Иногда слышишь: «Не говорить же с пеленок о старости? Это так печально и безысходно — с ума сойдешь. Вот наступит она, и каждый сам все узнает», Но старость часто застигает врасплох. Человеку трудно в себе разобраться, приспособиться к своим новым ролям, а где уж другим его понять! В одном девятом классе как-то спросила у ребят: «Почему так говорят: «Старость не радость?» «Ну, это ясно! — сразу услышала в ответ.— Сейчас мне шестнадцать и мне все хочется. Когда стукнет сорок пять, ничего уже не захочется». Родители этого девятиклассника, возможно, уверены, что в шестьдесят уже ничего не надо. Отработал свое, пенсию получил, живи себе, какие сложности!

А уход на пенсию— ломка всего привычного. Женщинам легче — погружаются в домашние заботы. Да и им порой кажется, что все позади, хотя далеко еще до старости. Мужчины же переживают настоящие драмы.

— По утрам стою у окна, на работу всех провожаю. Тоска! Знаете... Только это между нами.— Седой человек, сидящий передо мной, из гордых: не привык жаловаться, в себе копаться, душевную боль изливать.— Врач мне говорит, с вашим здоровьем гулять надо больше, а я не могу. Дом у нас заводской, так и кажется, кто-то тебе вслед из окна смотрит: вон бездельник прохаживается. Такое ощущение, что ты из общества выпал.

Раньше жил в коллективе, был необходим. Возникали житейские проблемы— в завком шел. А теперь... Путевка нужна, но не пойду. Подумают еще: тут своим, работающим, путевок не хватает, а ты из отдыхающих. Встретишь кого — улыбаются расспрашивают, как поживаете, да на ходу не расскажешь. Недавно тут новый секретарь парторганизации со мной беседовал: мы, мол, советуем пенсионерам по месту жительства на учет вставать. Вам ведь это удобней, на собрания не придется далеко ездить. Можете и остаться... Да разве останусь, если дают понять, что в моем слове, мнении уже не нуждаются. Как ни больно— уйду...

Сейчас каждый руководитель предприятия, каждый председатель профкома знает, что о ветеранах надо заботиться. Могут при случае отчитаться о «проделанной работе». Обратился, скажем, ветеран за помощью, не отказали. Да не всякий обратится: нужна уверенность, что ты не отрезанный ломоть, что тебя помнят. Такое ощущение у каждого, кто связал свою жизнь с Минским автомобильным заводом. Много лет здесь существует на правах цеховой профсоюзной организации клуб «Ветеран». Раз в неделю ему предоставляют большой зал Дворца культуры и техники. К ветеранам приходят медики, работники социального обеспечения, педагоги, писатели, актеры. Регулярно встречаются с ними руководители завода. Что дает клуб? Необходимые знания, интересный досуг, общение с людьми, которым дорого то, что и тебе. Здесь решают вопросы, касающиеся всех сторон жизни. Как и любому цеху завода, клубу «Ветеран» выделяют льготные путевки за 30% стоимости. Решил человек поработать — помогут найти дело по силам, требуется материальная помощь — совет клуба обратится в завком. Навещают больных, особое внимание к самым старшим и одиноким. Но главное— ощущение, что ты не списан, не «выпал из общества», как сказал мой седовласый собеседник. Ветераны помогают советам наставников, бывают в заводском профтехучилище, в школах. Разбили цветники, аллеи у Дворца культуры, на площади у главной проходной, посадили фруктовый сад в профилактории и любовно ухаживают за ним.

Человеку много надо и в шестьдесят, и в восемьдесят, и в девяносто лет. В Риге у одной старой учительницы музыки я увидела на столе кипу газетных вырезок. Статьи, маленькие заметки с очень любопытными фактами. О них она рассказывает тем, кто к ней приходит. Хочет, чтобы ее бывшим ученикам, их родителям было с ней попрежнему интересно. «Не говорить же с ними о болезнях, лучше— об удивительном в мире».

Не знаю, сколько часов я провела в комнате с полукруглым балконом, висящим над узенькой булыжной улочкой. Я бы еще могла ее слушать, но она спохватилась: «О, как надолго я заняла ваше внимание! — улыбнулась грустно.— Такое со мной теперь бывает. Просто я уже четыре дня ни с кем не говорила».

Да, если уйдет все, что прежде составляло содержание жизни, то это уже не жизнь, а доживание. Иногда кажется, на что старикам сетовать? Все у них есть. Неплохая семья, дети, внуки. Живут все вместе. Всегда обед в кастрюльках на плите, апельсины в холодильнике. А вот более важного — участия — нет. Утром бабушка слышит ритуальное: «Как себя чувствуешь?» Но ответа не ждут, вежливо советуют: «Позавтракай попозже, а то мы тут тебя затолкаем». Она поняла, не будет мешаться. Отзвенели ложки-чашки на кухне, все разбежались. А вечером ужин, постирушка, телепередачи. Поговорить некогда. Совета у бабушки никто давно не спрашивает — сами с усами. О своих делах не рассказывают: «Зачем тебе осложнять жизнь нашими проблемами? Ты не все поймешь...» А ей это очень нужно — осложнять жизнь, все знать о детях и внуках, чувствовать, что живет с ними не просто рядом, а вместе, что она и по-прежнему необходима, хотя уже не может, как прежде, обихаживать семью...

...Всякий раз испытываешь щемящее чувство, переступая порог дома одинокого старого человека. Довелось бывать во многих таких домах — в Эстонии вместе с сестрами-опекунами, в Риге и Москве с социальными работниками» в Пскове с патронажной сестрой Красного Креста... «Как сегодня на улице?» — обычно встречали вопросом. Казалось бы, что в нем такого, задевающего? Все интересуются погодой. Но мы, полные сил и спешащие по своим делам, интересуясь, прикидываем, что надеть, взять ли зонтик. А старый человек расспрашивает о мире, в котором жил прежде, и который — увы! — теперь ему недоступен: крутой лестницы в четыре пролета не одолеть.

У одинокой старости разные лики. В них отражение прожитой жизни, характера. Есть люди очень деликатные. Радуясь приходу в дом человека, испытывают в то же время неловкость, что не могут сами себя обслужить и вынуждены кого-то обременять. А есть старики требовательные, капризные. Иной придирчиво рассмотрит продукты, которые выложит из сумки социальный работник, сделает выговор: «Я люблю сметану в другой упаковке, в стаканчике, а не в корытце. Запишите себе».

Одни мужественно переносят невзгоды. Не позволяют себе опускаться. Женщина в подчеркнуто аккуратной блузке и юбке говорит: «Халат себе запрещаю. В нем не заметишь, как растолстеешь, а в моем возрасте это совсем ни к чему...» На открытом проигрывателе замечаю пластинку с уроком гимнастики.

А вот другой дом, запущенный, неряшливый.

— Зачем зря прибирать? Ко мне все равно никто не заходит. С работы бывшей хоть бы одна душа заглянула. Такие все черствые. И соседка попалась... Знаете, все время кто-то ночует у нее без прописки. Я ей сказала, что все равно выведу на чистую воду.

Нет сил сходить в магазин, в прачечную, но страсть к конфликтам не утихла. Наверное, они для нее как необходимый витамин. И на работе, видно, конфликтовала. Когда ушла на пенсию, все постарались ее забыть.

Плоды эгоизма, вздорного характера, недоброго отношения к людям рано или поздно приходится пожинать. Лучше бы, конечно, пораньше, чтобы можно было о чем-то задуматься и постараться что-то изменить в себе. Иначе все покатится по пословице: «Смолоду прорешка, под старость— дыра».

Одна патронажная сестра рассказывала, как принесла своей подопечной капли, их надо было три раза в день закапывать в глаза. Самой старушке не справиться, пришлось обратиться к соседке. Соседи никогда не отказываются помочь, если сестры просят. Но тут молодая женщина замялась: «Может, кто-то другой...» — и объяснила: два года назад у нее был очень болен ребенок, все время простуживался, а из коридора, когда входили с улицы, несло холодом, необходима была вторая входная дверь. Никто из жильцов не возражал, только старуха запротестовала: «Мне это будет мешать!» Объяснили, что не будет, уговаривали, а она ни в какую. С одной стороны, нетрудно понять неприязнь молодой женщины, а с другой... Может, с беспомощностью уже не стоит сводить счеты?

Забота о престарелых одиноких людях — важная часть нашей социальной политики. В последнее время развиваются разные виды помощи им. Доставка продуктов, горячих обедов, топлива. Поворачивается к стариковским нуждам служба быта. При отделах социального обеспечения и домах-интернатах открываются отделения социальной помощи на дому: входит в жизнь новая профессия «социальный работник». Он призван стать организатором жизни пожилого человека, так широки его обязанности — купить лекарства, продукты, сдать белье в прачечную, заплатить за квартиру, при необходимости связаться с врачом или предприятием, где прежде работал пенсионер, выполнить разные просьбы подопечного — написать письмо или поменять книги в библиотеке.../font>