В удушливый зной по дороге
Оборванный мальчик идёт;
Изрезаны камнями ноги,
Струится с лица его пот.
В походке, в движеньях, во взоре
Нет резвости детской следа;
Сквозит в них тяжёлое горе,
Как в рубище ветхом нужда.
Он в город ходил наниматься
К богатым купцам в батраки;
Да взять-то такого боятся:
Тщедушный батрак не с руки.
Один он... свезли на кладбище
Вчера его старую мать.
С сумою под окнами пищу
Приходится, видно, сбирать...
Карета шестёркой несётся;
За нею пустился он вслед,
Но голос внутри раздаётся:
«Вот я тебе дам, дармоед!»
Сурово лакейские лица
Взглянули при возгласе том.
И жирный господский возница
Стегнул попрошайку кнутом.
И прочь отскочил он без крика,
Лишь сладить не мог со слезой.
И дальше пошёл горемыка,
Поникнув на грудь головой.
Усталый и зноем томимый,
Он в роще дубовой прилёг
И видит: с котомкою мимо
Плетётся седой старичок.
«Здорово, парнишка! Откуда?
Умаялся! Хворенький, знать!»
«Из города, дедушка. Худо
Мне, больно».—«Не хлебца ли дать?..»
И с братом голодным, что было
В котомке, он всё разделил;
Собрав свои дряхлые силы,
На ключ за водицей сходил.
И горе пока позабыто,
И дружно беседа идёт...
Голодного, видно, не сытый,
А только голодный поймёт!
