Судьбы людские

    Несмотря на то, что у журналистов сегодня есть современные технические средства, все же привычка использовать в работе блокнот и ручку не меняется вот уже свыше 30 лет. И, просматривая время от времени старые записи, как будто снова возвращаешься в ту обстановку, что была много лет назад, вспоминаешь встречи с людьми, даже детали воспроизводятся и становятся связью через десятилетия.

      Случалось подобное не раз. Одним из таких примеров служат письма, которые оказались у меня , когда готовился материал о человеке, волею судьбы оказавшемся за тысячи километров от родного дома, в далекой Австралии.

    Об этой загадочной стране молодое поколение предвоенных лет знало исключительно из школьных учебников. Да и то только, что это — один из пяти континентов. Этим, пожалуй, и ограничивались сведения о стране, находящейся более чем за 20 000 км от Украины.

      И вот в этот неведомый край попал один из жителей Нижней Дуванки. Павел Татарка, как и многие его сверстники, в военные годы был призван в армию. Воевал. Попал в плен. Конечно же, с такими солдатами велась соответствующая идеологическая работа. Многие не вернулись на родину. Одни оказались в Канаде, другие в Западной Европе или США. Кто-то, как Павел Татарка, попал на самый край света — в Австралию.

      Как начинал он жизнь там, не зная языка, местных обычаев, совершенно иного жизненного уклада? Все, абсолютно все, было не так, как на привычной украинской земле. Даже времена года проходили в ином направлении: январь — пик лета, июль — середина зимы, май — конец осени, а октябрь — расцвет весны.

      Это сегодня, с помощью мобилок да Интернета, в считанные секунды можно связаться с любой точкой земли. А семь десятков лет назад единственным средством общения были письма.  Точнее — могли быть. Дело в том, что много лет после войны переписка с заграницей, мягко говоря, не поощрялась, а если прямо — не разрешалась. Прежде всего это касалось родственников, живущих в капиталистических странах. Австралия, конечно же, была в этом ряду, одной из первых. Туда попало немало выходцев из Украины.

    Многие годы по этой причине родные не имели сведений о судьбе Павла Татарки. В Нижней Дуванке остались отец и мать, братья, сестры. Поначалу, в первый послевоенный период, когда не так уж редки были случаи возвращения солдат домой, надежды были. Но со временем они становились все призрачнее, а затем и вовсе угасли.

      Перемены к лучшему наметились с 60-х годов. Постепенно «открывались шлюзы», через которые приходили письма из разных концов от тех, о ком уже и забыли. Быстрее эта связь наладилась с нашими соотечественниками, волею судьбы заброшенными хоть и в заграничье, но не такое уж далекое. Франция, Италия, Бельгия — от этих стран до тогдашнего Союза было 2-3 тысячи километров.

    Из Штатов и Канады путь писем подлиннее, да и восстанавливались родственные связи медленнее. Но все же люди узнавали друг о друге благодаря письмам, преодолевающим расстояния не только между городами и странами, но и между континентами.

    В августе 1977 года в Нижнюю Дуванку пришло письмо с необычным заграничным штемпелем. Это было первое послание из Австралии. Как обычно в письмах к родным, конечно же, существенное место занимают бытовые вопросы, семейная тема. Но даже и в таких, на первый взгляд, обычных моментах заметна разница в житейских вопросах. У нас 70-е годы, хотя и были уже далеко не бедными, но сравнения с заокеанской державой, конечно же, не выдерживали. К тому же, обратим внимание, что и семья Павла Татарки — вовсе не исключение, а больше простая, рабочая. Вместе с женой-украинкой, уроженкой Киевской области, они растили шесть детей (трех дочек и трех сыновей). В 77-м году старшему из детей было 30 лет, младшему - 18.

    Павел Михайлович сообщает многие, даже совсем мелкие подробности о своей жизни и своих родных. Пишет он на украинском. Сказывается, видимо, что в Австралии довольно широка украинская диаспора, да и жена его говорила в основном по-украински. В том первом письме Татарка представляет своих детей «Я скажу вам за моїх дітей. Володя має 30 років. Нежонатий. Ліда має 25 років. Незаміжня. Мілька має 22 роки. Заміжня, має двох хлопчиків. Ніна, 19 років, незаміжня. Віктор має 18 років. Ходить гуляти, грає на гітарі. Миша, 28 років. Жонатий, має 2 хлопчиків»

    Рассказывает Павел Михайлович о том, что: «тут кожен має автомобіль. Діти багато роз’їжджають автомобілями. Ліда має машину, Миша має, і я маю. Ліда часто їздить, кожну суботу і неділю, на море відпочивати, а мати турбується. Багато людей розбиваються на дорогах».

    Вот так возобновились связи людей, когда-то бывших одной семьей. И в последующей переписке было заметно желание общаться не только у самого Павла Михайловича, но и его родных. Уже в одном из следующих писем он пишет, что его дочь Лида очень хочет написать в Нижнюю Дуванку. Но есть проблема. «Ліда дуже хоче написати листа, але не може сама цього зробити, бо не може писати по-російськи, тільки англійською».

    Не смогли, как видим, мать и отец передать своим детям если уж не любовь к своей далекой родине, то хотя бы уважение к ней, составным которого является в первую очередь язык. Почему так получилось? Сказалась обстановка, в которой довелось жить, когда вокруг звучала только английская речь? Но ведь сами-то родители далеко не сразу заговорили по-английски, а общались на родном украинском, причем не столько на литературном, сколько на обычном сельском.     Не подумали о том, что когда-то родной язык понадобится детям. Может, не надеялись, что доведется общаться с родными, хотя бы способом переписки?

    Но все это предположения. Случилось то, что случилось.

    Переписка же тем временем продолжалась. Из этих чисто бытовых сообщений мы узнаем разницу жизненного уровня людей, разделенных двадцатью тысячами километров.

    «Ліда й інші діти хочуть бачити у нашому домі Валю. Я маю можливість заплатити за дорогу сюди і назад. Якщо від вас буде згода приїхати, я піду до совєтського (так написано в письме – авт.) консула.

    Добре було б побачити Москву, де ви, мабуть, не були. Сідней дуже гарне місто. Стоїть біля моря і простягнулося на сорок кілометрів».

    Из этого письма понятно, что материальные возможности для встречи у заокеанского Татарки были значительно выше, нежели у его сородичей на Сватовщине. В середине 70-х немногие из нас могли себе позволить оплатить приезд и отъезд из очень далекой Австралии даже очень близким родственникам. Притом заметим, что был Павел Татарка простым рабочим, а вовсе не каким-то представителем власти или владельцем предприятия. Разница в жизненных приоритетах, как видим, была довольно большая.

    Это надо иметь в виду еще потому, что в те годы в идеологии существовало направление под названием «Два мира — два образа жизни». Упор делался на то, чтобы показать, как «у них» плохо, а «у нас», разумеется, хорошо. Конечно, в любом обществе есть свои изъяны, и я далек от мысли идеализировать один «мир» и порицать другой. Но в чисто человеческом смысле, так сказать, на бытовом уровне, «у них» все-таки жить было получше. И этот «перевес» был виден не в государственной идеологии, а в обычной переписке родных людей. Именно «оттуда» приходили посылки с вещами, которые тогда в Союзе были дефицитом.

    Нелишне напомнить, что все, что имеет страна, достигается напряженным трудом людей. Об этом говорится и в письме П.М. Татарки. «Я впертий до роботи, працюю, як кінь. Ми живемо добре. Не посилайте мені посилок, я маю тут все».

    Читая письма, написанные во второй половине 70-х, находишь, что некоторые стороны «их» жизни стали понятными нам через много лет, когда и у нас стали реальностью подобные события. «Пробачте, що я довго не писав вам листів, у нас був страйк поштарів, і чотири тижні листи не доходили. А за два дні я отримав 10 листів від вас».

    О забастовках мы узнали в самом конце 80-х, да и то бастовали не почтальоны, а шахтеры. А вот в 70-х такие действия казались чем-то далеким и нереальным для нашего во многом «закрытого» общества. Но, как выяснилось впоследствии, мир тесен, и то, что происходило в других краях, даже за двумя самыми большими на планете океанами, пришло и к нам. Насколько это помогло или, наоборот, усугубило ситуацию — вопрос отдельный, требующий более глубокого анализа.     Во всех посланиях из чужбины, за бытовыми вопросами, семейными сообщениями, прослеживается главная мысль — желание повидаться с братьями, сестрами, племянниками. Павел Михайлович настоятельно приглашает их приехать в Австралию, взяв на себя финансовые вопросы. И не только на перелет из Москвы в Сидней, который в то время стоил, по его словам, «1500 доларів у один кінець», а и оплатить проезд до столицы тогдашнего Советского Союза.

    Он и сам имел твердые намерения побывать в своей родной Нижней Дуванке, откуда уехал в военные годы, совсем молодым, и десятки лет не имел возможности навестить места, где родился.

      Но судьба распорядилась по-другому. Не смог он приехать, скоропостижно умер от сердечного приступа. Года через два после смерти отца приехала на его родину дочь Лида. Было это в первой половине 80-х. Тогда сельские жители, в том числе и в Нижней Дуванке, имели работу, определенный достаток. И хотя в сравнении с австралийцами жизненный уровень был в пользу заокеанской семьи Татарки, все же жилось людям тогда поприличнее. Большинству, конечно, а не отдельным, как сегодня. Да, в те годы не было в свободном обороте долларов, и названная в одном из писем цена перелета из Москвы в Сидней в 1500 долларов практически ничего не говорила нашим людям. Таких денег, тем более в валюте, у них просто не было. Да и особой нужды в «зеленых», по правде говоря, тоже не было.

      Диковинкой были тогда цветные фотографии, привезенные гостьей. Она как-то хотела поставить кассету на видеомагнитофон, где рассказывалось о семье и месте жительства. Но «видики» в те годы были не просто проблемой, а просто нереальной мечтой для нас.

    Но вот один интересный момент, заслуживающий внимание. Во время приезда у Лидии Татарки были туристические путевки для посещения Греции и Италии. Но побывав у родственников в Нижней Дуванке, она отказалась от обеих, несомненно, интересных стран и осталась на все время пребывания в родном селе отца.

    Мне довелось встречаться с Лидией Павловной тогда, готовить материал для уже упомянутой рубрики «Два мира — два образа жизни». И на вопрос, почему она отдала предпочтение скромной Нижней Дуванке, а не комфортабельным европейским странам, Лидия тогда ответила, что здесь ее приятно удивили люди — простые, щедрые и добрые.

    Как бы она оценила нынешнее состояние родины отца, трудно сказать. Прошло ведь почти три десятилетия. А мостиком, связывающим не только страны, но и судьбы людей, являются эти старые, пожелтевшие от времени письма, прошедшие через океаны и континенты.